Накануне парада, журналистов собирают в дальнем холле гостиницы и делят на группы. В зал уже пригнали военных. Гиды предупреждают, что сотовые телефоны надо оставить в номере, а технику сдать на проверку.

Ворчащие журналисты строятся в очередь к деревянному столику, за которым сидят две женщины и сотрудник в штатском. Камеры, микрофоны, фонари, диктофоны - скидывают в серые лотки, выписывают номер на бумажке. Лотки уносят за дверь. Затем возвращают, чтобы отнести в автобус. Там технику оставляют до утра.

- Да как блин так-то - возмущается оператор одной из телекомпаний.

- Что такое? - интересуется у него переводчик

- Как мне теперь меню фотоаппарата с корейского языка на русский обратно вернуть? Умельцы, блин.

Поковырявшись в меню - переключают на русский. Каждую камеру изучают. Лезут в программное меню. И даже делают несколько кадров на пробу, чтобы убедится - в руках камера, а не бомба.

Я снимаю на айфон и мне приходится оставить его в номере и взять маленькую экшн-камеру - иначе останусь без материала. Военные начинают проверку в семь часов вечера и заканчивают за полночь. Очередь выматывает силы. Я возвращаюсь в номер и вырубаюсь. Искренне надеясь, что прослушивающее устройство под боком запротоколирует мой храп.

Выезд назначают на шесть утра. Чтобы прийти в себя, я спускаюсь в отельный магазин и покупаю северокорейский энергетик. Маленькая бутылочка негазированного напитка - отвар корня женьшеня. В КНДР настоящий культ женьшеня: из него делают спиртное, чаи, припарки, порошки, крема и мази, таблетки и сладости. В принципе можно даже не спрашивать, что в составе - там будет женьшень.

Я нахожу два вида северокорейских денег. Одни - это сувенирные воны, которые продаются в магазине. Купюры выведены из обращения в середине 90-х на них молодой Ким Ир Сен. Реальные воны выпуска 2008 года, я прошу у китайского коллеги - выглядят они как сувенирные, только Ким Ир Сен с проседью и в очках.

Официально вывозить северокорейские деньги из страны нельзя - за это полагается штраф и прочие неприятности. Но пока что я еду не из страны, а на парад, так что кладу улыбающегося Ким Ир Сена в кошелек и иду к выходу.

Ранним утром колонна автобусов отъезжает от «Бараньего рога» и тащится в центр Пхеньяна. Пару кварталов до площади Ким Ир Сена - главной площади города, едем медленно. Вдоль движения стоят солдатские патрули. На примыкающих переулках припаркованы военные грузовики или черные иномарки, как ежи утыканные антеннами на крыше, возле машин на корточках сидят и курят солдаты.

По серо-сонным, но безукоризненно чистым улицам Пхеньяна - шагают гости и митингующие. Сложно найти одного человека или пару, все разбиты на группки. Смотря кого и в каких автобусах свозили на мероприятие. Проходящие с недоверчивым интересом косятся на нас. Мы проезжаем серые кубы правительственных зданий. Самым ярким элементом на них остаются портреты лучезарных вождей.

Я выхожу из автобуса и меня чуть не сбивают с ног несущиеся наперегонки операторы двух американских телекомпаний. Начинается типичный для телевизионных журналистов забег за право занять лучшее место. Люди с камерами и штативами скрываются на фоне восходящего солнца.

На свежевымытом асфальте на корточках сидят музыканты северокорейского духового оркестра. Чуть вдалеке растягиваются женщины с саблями. Нервно курит мужчина в офицерской форме. Мы выходим на площадь.

Пэк разочарованно вздыхает. Для корейцев масштаб имеет значение и относится к этому надо с пониманием.

На площади выясняется - операторы бежали зря - места хватает всем.

Немного побродив я встаю перед трибуной на которой сидят военные. Парадная рассадка в КНДР четко регламентирована - статус сидящего увеличивается снизу верх: младшие и средние офицеры, партийные работники, инженеры и представители интеллигенции, генералитет. На кителях корейских военных висит очень много наград - хватит не на один десяток войн.

Над всеми сидящими возвышается серый балкончик куда придет Ким Чен Ын, руководство страны и иностранные послы.

КНДР создала тайный язык парадов. Наверное - это самый яркий перфоманс государственного уровня. Северокорейский парад - шоу, которое рассчитано на заграницу.

По тому, что происходит тут - все считывают тайные знаки и смыслы. Например: в феврале этого года на параде в честь дня Солнца - по площади провезли баллистическую ракету. А на этом параде ее из списка исключили. Значит КНДР готова к миру, гадают аналитики. Это тоже своего рода мифология, которая пронизала все слои жизни КНДР.

Изнутри кажется, что Северная Корея и не страна вовсе. А звездная система в миниатюре. Даже главные праздники государства - это просто космос. День Солнца - день рождения Ким Ир Сена. День звезды - день рождения Ким Чен Ира. А день Галактики - день рождения Ким Чен Ына. Его начали праздновать три года тому назад. На четвертом месте по важности стоит день основания Трудовой Партии Кореи. Замыкает пятерку - день рождения КНДР.

Я слышу гул на трибунах. Зрители синхронно встают, поворачивают головы в сторону балкончика и начинают яростно аплодировать. Овации длятся несколько минут - на парад приехал Ким Чен Ын. Снизу его почти не различить - видно лишь, что человек в черном костюме машет собравшимся.

К трем своим вождям они относятся с безусловным пиететом. И считают, что даже те, кто умер оттуда думают о стране. В СССР поговорка «Ленин всегда живой» носила ироничный оттенок. В Северной Корее нет места такой иронии. Все три Кима правят государством на полном серьезе.

Умерший в 1994 году Ким Ир Сен остается бессмертным президентом. Его сын, умерший в 2011 Ким Чен Ир - бессмертный руководитель ТПК ( Трудовой Партии Кореи ). И дед и отец, до сих пор помогают младшему Киму на пути чучхе. Где тут государственная мифология, а где реальная вера в бессмертие своих вождей иногда сложно разобраться.

Звучит громкая музыка и стартует смотр достижений. Все шествия в КНДР происходят по единой схеме. Сперва проходят все виды войск: кадеты, партизаны, летчики, моряки, спецназ. На каждом шаге солдаты, вскидывают ногу, почти подлетая над брусчаткой и кричат «Мансе!» - в вольном переводе «Ура!» или «Славься!».

Затем проезжают все виды техники. Замыкают шествие все виды жителей. Врачи идут в халатах. Спортсмены в форме. Студенты с флагами. Школьники с картонными пятерками. Простые корейцы с пластиковыми розовыми букетами. «Мансе!», «Мансе!», «Мансе!» - гудит над площадью, как мантра.

Колонна идет за колонной. За пару часов перед трибунами проходит сто тысяч человек. От постоянных криков радости начинает гудеть голова. Становится даже неловко - все-таки у людей праздник.

Над колонной плывут портреты Ким Ир Сена и Ким Чен Ира.

Гигантские картонные плакаты перевозят два представительских мерседеса. Но капиталистические иномарки почти не различимы среди пестрой толпы корейских трудящихся, которая их окружает.

Внезапно над митингующими взмывает крылатый конь. КНДР - страна не совсем рациональная, в западном смысле этого слова. Мифологическая составляющая, вплетена в повседневную жизнь корейцев. Пример, крылатый конь Чолима. Этот коммунистический Пегас глядит с плакатов, он же установлен в центре города на огромной стелле.

Коня этого запряг Ким Ир Сен - и на своих крыльях тот за секунду покрывает тысячу лиг пути. На спине крылатого коня летят не древние войны, а современные рабочий, крестьянин и интеллигент. Символизируя тем самым движение КНДР в светлое завтра. Когда я спрашиваю, что это за миф такой, корейцы смотрят недоуменно и на полном серьезе утверждают, что это не миф - Ким Ир Сен поймал крылатого коня, запряг и оседлал.

Но Ким Чен Ын, коня поменял. А точнее сказать модернизировал. «Давайте возьмемся все вместе чтобы стать всадниками Маллима» написано под фигурой парадного коня.

Пэк объясняет, что конь Маллима более прокачанный, чем Чолима и покрывает за секунду десять тысяч лиг. Но при этом он остается старым конем, в тоже время являясь новым. Звучит слегка бредово. Говоря проще, корейская нация сменила коня в полете, и теперь тот же конь с другим именем еще более стремительно мчит Северную Корею в светлое завтра.

Такое умение не то что переобуваться в воздухе, а менять средство передвижения - вообще показательная часть менталитета КНДР. Поэтому не стоит удивляться тому, что вчера здесь клялись уничтожить Америку и их вассала Южную Корею, а сегодня клянутся в дружбе и сотрудничестве.

И так во всем. Древнее мешается, с модернистским, настаивается на социалистических лозунгах и подается под соусом кимирсенизма-кимчениризма - готовое блюдо получается очень специфическим, ни с чем не перепутаешь.

С последним «Мансе» в небе сверкает феерверк и парад заканчивается. Усталые участники разбредаются по главной площади Пхеньяна.

Хань Сон, ждет подругу - в одной руке у нее розовый букет, в другой красный. На ней черное национальное платьем ханбок, которое расшито серебряной нитью. Она работает на фабрике одежды, поэтому наряд эй выдали в подарок - в честь праздника.

Ранним утро Хань Сон и двоих ее детей, на автобусах привезли из района Мангенде - это окраина Пхеньяна. Двое детей тоже шли в колонне и кричали «Мансе». Для Хань Сон - это первое участие в параде за 44 года, а потому говорить она может лишь об одном.

Муж Хань Сон работает на металлургическом комбинате. Они живут в трехкомнатной новостройке. Хань Сон говорит что всем довольна и сегодня приготовит праздничный ужин. Как раз в канун 70-летия КНДР им выдали продуктовый набор из 29 видов продуктов. Поэтому на столе будут: рисовая каша, суп из сома и ким чи ( острая корейская капуста ). Также будут ростки сои. Пить будут рисовую водку.

А вот Со Пак Шо - преподаватель вуза. В шествии участвует уже второй раз. Первый раз ходил десять лет назад на 60-летии КНДР. Тогда с трибуны махал рукой Ким Чен Ир. Сегодня махал Ким Чен Ын.

Я спрашиваю, кто из вождей ему нравится больше. Кажется это была плохая идея - Со Пак Шо явно тушуется. Он говорит, что они для него равновеликие, просто по-разному и в разных временных эпохах. Я меняю тему на что-то более бытовое и спрашиваю, что будет на ужин. В ответ Со Пак Шо смотрит на меня как на дурачка. Но тут же смущается столь откровенного взгляда.

Блюда из мяса и курицы на столах корейцев - явление не частое. Поэтому даже праздничный стол в каждой семье будет составлен из продуктов повседневных: ни деликатесов, ни разносолов.

После парада синхронная действительность быстро рассеивается. Многотысячная толпа словно выдыхает. Люди кучкуются по знакомым и неспешно разбредаются к автобусам. Автобусы уехали и идти до них далеко. Но весь путь проходит уже без лозунгов, криков и лучезарных улыбок. Словно обычные домохозяйки или рабочие поучаствовали в большом российском обязательном митинге.

В СССР было ироничное отношение к шествиям и первомайские и октябрьские демонстрации порой называли «флаги и фляги», мол и знаменем помахать и выпить можно. Я не вижу в толпе людей выпивающих, но видно - корейцы расслабились.

Но вожди здесь и смотрят на меня тысячей маленьких Кимов. Каждый жители КНДР обязан носить значки с Ким Ир Сеном или Ким Чен Иром, или с обоими сразу. Цепляют его на одежду слева над сердцем. Значки бывают нескольких видов. Сами корейцы уверяют, что разные значки не говорят о какой-то социальной разнице, надеть можно любой значок подходящий к одежде.

На повороте мы расходимся с толпой пхеньянцев. Я иду к автобусам. Люди идут по проспекту. Занятые разговорами они минуют большое здание с портретами вождей. Те смотрят на корейцев. Но никто не машет им. Не слышно криков «Мансе» - люди безразлично идут мимо, беседуя о своих делах.

Массовые торжества не заканчиваются. Вечером мы едем на крупнейший в мире стадион «имени 1-го мая». Там будет шоу Ариран.

Обратная сторона общего единения - очередь и давка. В нее мы попадаем когда заходим внутрь. Солдатские кордоны выставленные в узких воротах стадиона, выглядят дозатором в горлышке переполненной бутылки. Люди прут в ворота, сдавливая друг друга.

В узком тоннеле бетонного стадиона, слева от тебя сопящий американец, справа кричащий кореец, впереди яростно размахивающий руками солдат-срочник. Людей не пускают вперед, а сзади напирают еще сотни зрителей.

Я зажат в объятия народной любви настолько плотно, что страшно. Четко понимаю обратную сторону коллективизма - ведь если попрут и раздавят, то для общей картины не страшно - шоу начнется и без меня. Не зря же на стадионе собрались 138 тысяч человек.

То что обычно показывают плазменные экраны - в КНДР делают люди. Вернее люди-пиксели. Одна трибуна стадиона выстроилась в живое полотно. 14 000 человек держат перед собой листы цветного картона. И по крику «хэй» меняют их.

Раз и сложилась картина с цветами на фоне горы Пэктусан. Два и появился флаг КНДР. Три-четыре-пять и зрители видят каратиста, который ломает кирпич, подпрыгивает и бьет противника. И каждый раз 14 тысяч голосов меняя картонку выкрикивают громкое «хэй».

Плазменный экран из 14 000 живых пикселей работает безотказно. Гарантия на него вечная. А вышедшие из строя элементы заменяются так, что никто не заметит разницы. Индивидуальная безликость во имя целой картины.

Заходит Ким Чен Ын - 138 тысяч человек встают с мест и долго аплодируют.

Начинается шоу и на сцену выбегают еще сотни человек. Они, то сходятся в гигантские кружащиеся цветы. То изображают героическую борьбу за дело чучхе.

Шоу показывает мирную Северную Корею. Нет страшных американцев. Нет взлетающих ракет. Нет призывов покарать империалистов. На лицах журналистов читается нетерпением смешанное с разочарованием. Ну, где же, где? Все ждут ракету. Но ее нет. Национальный флаг, цветы и горы, кадры исторической хроники, подвиги корейских стахановцев и вновь горы и цветы.

Возникает портрет Ким Ир Сена. Весь зал встает и аплодирует. Играет музыка и «живое панно» складывается в фотографию Ким Чен Ына - он жмет руку президенту Южной Кореи. Звучит «хэй» - на экране рукопожатие и флаг единой Кореи.

- Ну что вы посмотрели на обычных людей? Довольны? Сегодня их было много - спрашивает меня Пэк, когда мы возвращаемся в отель.

- Ну это же был парад и стадион.

- Но там же были простые жители.

- Не сомневаюсь, но мне бы хотелось посмотреть на Пхеньян.

- Вы же каждый день смотрите на него.

- Но из-за стекла автобуса.

Такие разговоры мы ведем каждый вечер и они не приносят плодов. В город меня не выпускают. Я вспоминаю поговорку Пэка и решаю, что нужно пойти другим путем.

- Пэк - спрашиваю я - ты видишь вон ту дверь? Красивая дверь? - и показываю на толстую дверь напротив нас.

- Вижу. Хорошая дверь.

- Но как я могу, сидя здесь понять настоящая она или нет? Вдруг издалека она классная, а если к ней подойти, то ручка отвалится. Или сама дверь будет из картона. Я не могу убедится, пока не увижу ее близко. Сам. Без стекла. Ну вот примерно так же и с Пхеньяном.

- Кажется, я понял - задумчиво говорит Пэк.

На следующий день мы едем в центр город. Впервые берем такси, чему водитель несказанно рад. Посмотреть «что-угодно» все равно не получается, меня везут к большому универмагу. Торговый центр северокорейского образца отдалённо напоминает московский ЦУМ, если с него снять всю рекламу. Знаком качества над входом краснеет табличка: «Здесь был Ким Чен Ын».

Вспоминая шоу Ариран я ловлю себя на мысли: а насколько сложно корейцам организовать похожее шоу, но не на стадионе, а на площади в один квартал. Я гоню от себя эту шпионскую паранойю. У входа в торговый центр стоят три машины: совершенно случайно одна из них - новенькая Лада. Кажется я впервые встречаю в Пхеньяне отечественный автопром. Списываю это на совпадение.

Мимо идет взрослая пара. За руки они держат маленькую девочку. Говорят, что хорошая погода и идут выгуливать дочку. Вообще корейцы женятся в довольно взрослом возрасте: создать семью в 25-30 лет считается самым правильным.

Мимо проходит пара старушек, они что-то обсуждают. Посреди улицы на меня смотрит пионер, но замечает, что я смотрю на него и убегает по своим делам. Мимо проезжает велосипедист в черных очках и рубашке цвета хаки. Спокойно идут девушки в длинных юбках.

Девушкам в КНДР запрещают носить мини-юбки и слишком откровенные наряды. На улицы Пхеньяна то и дело выходят «модные патрули» - особые команды суровых пожилых дам, которые ловят провинившихся и могут сдать в участок на перевоспитание.

Даже джинсы здесь вне закона - их нельзя носить, ни мужчинам ни женщинам. О том, чтобы мужчины прокалывали уши или красили волосы даже речи нет. Но и у женщин не видно, ни крашенных волос, ни пирсинга, ни татуировок. Это вещи лишь отвлекают от строительства общества светлого будущего.

Мужчины в Кореи одеваются скромнее женщин, всем цветам предпочитая серый, черный и хаки. Можно увидеть и цветные рубашки, но это исключение из правил. В целом мода однотипная, нет тех, кто ярко выделяется из общей массы.

Женщины смелее в нарядах, особенно кореянки любят яркие зонтики. Они могут быть даже непозволительно цветастыми. Но в целом уличная одежда напоминает российский стиль восьмидесятых годов - все степенно и правильно.

Корейские женщины любят пользоваться косметикой. Как и повсюду в Азии здесь в моде белая кожа. Косметику делают в Пхеньяне. И за ней пристально следит государство.

Мы заходим в торговый центр. На первом этаже супермаркет. У касс очередь. Расплатившись люди выходят, толкая перед собой корзины полные продуктов. Мы заходим внутрь. Людей внутри много, может быть даже неестественно много - я опять гоню от себя подозрительность.

Изучаю цены: килограмм свинины 22500 вон, курица 17500 вон, рис 6700 вон, водка 4900 вон. Смешной кажется, та мысль, что если убрать пару нолей, то цены в Северной Корее почти аналогичны российским, разве что водка дешевле. Встречаю на полке знакомую бутылку настоя женьшеня, который я брал в гостинице за 100 вон, здесь он стоит 6900 вон.

- Подожди - спрашиваю я Пэка - ты же мне говорил, что минимальная зарплата рабочего 1500 вон. То есть, что рабочий не может себе с зарплаты купить бутылочку женьшеня?

Пэк густо краснеет и долго молчит. Я продолжаю читать цены с этикеток. По ним все рабочие в стране должны умереть с голоду. В конце концов Пэк сдается и произносит.

- Считай так, что у нас просто забыли про два нуля.

После долгих расспросов выясняется, что и в ценах КНДР официальная жизнь соседствует с реальной. И если курс вона для иностранцев 1 доллар 100 вон, то реальный 8900 вон за доллар.

И на цены в магазине местные жители смотрят через прицел деноминации. То есть вычитая от ценника два нуля. Или скорее добавляя к зарплате два нуля. При таком подходе ситуация с зарплатами и ценами более менее становится на свои места. И минимальный оклад рабочего выходит 150 000 вон, то есть - примерно 17 долларов.

Остается вопрос: кто же покупает в торговом центре полные тележки еды. Похоже явно не рабочие. На втором этаже продают платья в горошек и цветочек. На третьем родители плотным строем выстроились у детского игрового уголка. Малыши катаются с горок и играют с шариками. Родители, как один фотографируют их на телефон.

Телефоны разные, пару раз в руках мелькают довольно дорогие мобильные известной китайской марки. А один раз мелькает телефон похожий на южнокорейский флагман. Как он туда попал - непонятно.

На верхнем этаже типичный, для торговых центров ряд кафе: корейцы едят бургеры, картошку, китайскую лапшу, пьют пиво. Насладившись народным изобилием мы выходим на улицу.

Чуть дальше ларек, где можно купить чашку чая и мороженое. Чуть в стороне ларек с цветами.

На остановку приезжает трамвай. Его ждет плотная толпа пассажиров - человек пятьдесят. Салон набивается плотнее и трамвай едет дальше. За остановкой стоит велопрокат. Чем-то он похож на московский.

- Одна минута - 20 вон. Взять велосипед можно по такому жетону - объясняет мне условия миловидная девушка в окне.

У обочине стоит велосипедист в черных очках и рубашке цвета хаки. И я понимаю, что этот тот же самый велосипедист, который проехал мимо меня больше часа назад. Он расслабленно стоит и смотрит в мою сторону. Мимо идут люди.

- Нам пора - говорит Пэк - мы дожидаемся такси и возвращаемся в отель.

Я в шутку спрашиваю Пэка, может теперь к нему в гости. Пить на кухне рисовую водку, петь песни о прекрасной жизни в КНДР. Но попасть в квартиру к простому жителю страны нереально. Могут быть исключения - если это какой-то образцово-показательный дом и туда специально привели журналистов.

Но даже обычные дома корейцев не совсем такие как у нас. Это можно определить по почтовому адресу, который называет мне Пэк. Вместо привычного нам порядка город/улица/дом/квартира у них следует город/улица/дом/инминбан. Инминбан - это община. Она появилась еще в 50-х годах после войны и перекочевала в современность.

Инминбан - группа по 20-30 квартир которые являются северокорейской ячейкой общества. У каждого инминбана есть своя староста - как правило пожилая женщина. У нее есть ключи от всех квартир. И в любое время она может проверить, как живут ее постояльцы: что читают, какие фильмы смотрят, ну и в целом как настроение. Община устраивает общие собрания, где обсуждают ее участников, корит или хвалит за поведение и разъясняют линию партии.

По сути глава инминбана присматривает за жильцами и докладывает в органы безопасности о настроениях. И если настроения кажутся ей неправильными, то нарушителей ждет наказание. Можно сказать, что личной жизни, в привычном нам смысле у жителей КНДР нет даже под крышей дома своего. Все силы на благо обществу.

Есть те вопросы о Кореи, которые задавать стыдно, но я не могу их не спросить. Поэтому оставляю напоследок.

Северные корейцы не видят в поедании собак ничего зазорного. И на все вопросы с подковыркой - отвечают, что если вы так любите животных, то не надо есть и милых овечек и очаровательных коровок. Собаки в этом ряду ничем не хуже. К тому же корейцы не едят всех собак, а только тех, которых разводят на специальных фермах.

Так как завтра улетать, я прошу Пэка заказать мне собачий суп. Это блюдо корейцы - любят есть в теплую погоду, так как оно «выгоняет из тела жар». Видимо работает оно по принципу «клин клином вышибают» - в корейских блюдах очень много жгучего перца. Я жду пока приготовят собачку. В кафе выпивает корейская компания. Я слышу русскую речь.

Приносят собачий суп и собачье мясо. Еда неимоверно острая, но вкусная. Напоминает слегка пресную баранину. Мясо нужно бросать в бульон, перемешивать и есть палочками. Угрызений совести по поводу съеденного Бобика я не испытываю. Не хочется применять свои культурные коды для другой страны - здесь это считается нормальным и даже правильным.

За соседним столиком пьют пиво трое корейца. На рубашке у каждого алеют значки с Ким Ир Сеном. А на руке у золотятся дорогие швейцарские часы «Longines». Чтобы купить такие на среднюю зарплату рабочего, нужно трудится несколько жизней. А это под силу лишь бессмертным вождям.

И вся оставшаяся Корея будто замерла перед дверью. За ней большие перемены. И неуверенность - а вдруг там враги, которые только и ждут, пока ты выйдешь из комнаты.

И дверь узкая - строем не протиснешься, придется выходить по одному. Да и страшно - вдруг там северокорейская мечта, о всеобщем единении и служении вождю превратится в североамериканскую о богатстве и чувстве конкуренции. Все эти догадки, я обдумываю уже в самолете. Он уносит меня из идеальной страны Чучхе в живой хаос Пекина.

- Знаешь, мы очень не любим, когда люди приезжают к нам. А потом издеваются. И как это у вас говорят - смотрят свысока - говорит мне Пэк на прощание.

Корейцев можно понять. Но никакого чувства превосходства или желания смеяться я не испытываю. Скорее удивление, тому, что где-то на планете земля есть отдельная звездная система, которая называется КНДР. И еще интерес, чем закончатся процессы, которые уже начались.

Пхеньян-Москва
сентябрь-январь 2018