Ранним утром журналистов собирают в холле гостиницы. Телевизор в отеле показывает совещание у Ким Чен Ына. Чиновники смиренно слушают верховного лидера.

На стойке регистрации лежит Пхеньянский вестник. Чтобы скоротать время открываю и читаю, как высший руководитель посетил ферму и дал указания по увеличению урожайности.

Пэк обещает вспомнить поговорку попозже.

На утренних улицах четырехмиллионного Пхеньяна многолюдно - корейцы встают спозаранку: часов в пять. Мужчины делают зарядку. Женщины должны успеть убраться дома, приготовить завтрак и собрать детей. А потом добраться до работы.

Большинство жителей работает на государственных предприятиях - далеко от дома. Иметь работу поблизости, считается большой удачей. И час-два пути в одну сторону - это в порядке вещей.

На дорогах много переполненных трамваев и троллейбусов. Электрический общественный транспорт в Пхеньяне очень распространен. Автобусов меньше. В забитых салонах нет места официозу: люди так же недовольно, как в России жмутся друг к другу, с любопытством смотрят из окна или устало спят, опершись головой о стекло.

Повсюду велосипедисты: на дорогах и тротуарах, в рабочее время и в выходное. На многих велосипедах регистрационные номера, как на машинах. Некоторые велосипеды выглядят раритетными, видно что они ржавые и им много лет. Даже удивляешься куда едут эти люди, когда должны поднимать экономику на заводах. Пэк уверяет, что рабочие всегда имеют право на отгул.

В основном, китайские, реже японские легковушки. Несколько раз мимо проезжают и дорогие лексусы, на которых ездят военные или чиновники. Пару раз встретился отечественный автопром. А однажды удалось увидеть южнокорейскую иномарку. То есть машину, идеологически враждебную. На эту странность корейцы уклончиво отвечают - что Корея единая страна и они не считают, что южные жители их непримиримые враги.

Даже если это лакированная позиция для гостей - это нечто новое. Еще год назад, ни о каком примирении не было речи. Но главная редкость на корейских улицах - мотоциклисты. Хотя мопеды - самый популярный вид транспорта во всей прочей Азии. Мне удалось увидеть всего три-четыре мопеда и за рулем вновь были военные. Своих мопедов КНДР не производит. А на покупку иностранных у простого населения нет денег.

Для корейцев и мотоцикл и автомобиль - это не средство передвижения, а роскошь, позволить которую может едва ли каждый тысячный житель 25 миллионной страны. И чаще - это жители Пхеньяна.

Столица КНДР - отдельное государство в государстве. Идеальное, почти стерильное пространство для демонстрации успехов и достижений. За окном проплывает транспарант «Силой науки и техники откроем широкий путь к строительству экономической державы».

Вообще удивительно, но военных или антиамериканских плакатов, на улице нет. Плакат с ракетой мне встретился лишь единожды. И тот говорил об успехах промышленности, мол построили и ракету и трактор и завод. Остальные плакаты призывает трудится и изобретать, а не воевать и бороться с врагом.

Чтобы приехать в Пхеньян из провинции житель КНДР должен оформить специальный пропуск и утвердить его в органах госбезопасности. А получить разрешение на проживание в Пхеньяне могут только лучшие из лучших.

С 1957 года в КНДР существует «сонбун». С натяжкой его можно назвать кастовой системой социалистического образца. Она делит граждан на три категории: заслужившие доверие власти, лояльные к власти и враждебные к власти. Проще говоря, жители бывают положительные/нейтральные/отрицательные.

В зависимости от сонбуна и складывается жизнь северокорейца. Обладатели хорошего статуса имеют доступ ко всем возможностям страны чучхе. А с плохим сонбуном, не найти приличную работу и не получить высшего образования. В частных разговорах корейцы отрицают сонбун. Но информации о нем много в различных источниках.

⁃ Пэк, а как вы отдыхаете? - спрашиваю я переводчика.

⁃ Да, так же как вы.

⁃ Ну, у вас есть клубы?

⁃ Клубы? Что ты имеешь ввиду, говоря клубы.

⁃ Ну это место, куда молодежь приходит отдохнуть и потанцевать.

⁃ У нас для этого весь город. У нас после каждого праздника молодежь прямо на улицах танцует. А отдохнуть же и в парках можно, туда на выходные ходят. Или в горы.

⁃ И ночью танцуете?

⁃ Ну нет, кто же ночью танцует - утром на работу.

Автобус останавливается возле Пхеньянского учительского института. Идеально подстриженный газон ведет к серо-зеленому дому с большими ярко-синими окнами. С фасада Ким Ир Сен и Ким Чен Ир радостно улыбаются гостям.

Над входной дверью в институт висит маленькая красная табличка. Ее вешают там где был, любой из Кимов. На табличке пишут год приезда любимого вождя. В этом году институт посетил Ким Чен Ын. Летоисчисление в КНДР ведут от рождения его деда Ким Ир Сена, поэтому сейчас идет 107 год эры Чучхе.

Небольшими порциями, журналистов заводят внутрь. В институте готовят педагогов начального образования. Учатся три года. Это необходимый минимум. Школьное образование в КНДР длится 12 лет — и трех лет сверху хватает.

Но сперва ведут не в классы, а в красный уголок. Впрочем уголком — это можно назвать с натяжкой. Почти весь первый этаж института разбит на шесть огромных залов. Это скорее музей вождей. Стены украшают огромные фотографии в золоченых рамах. Фотографии теснятся друг к другу. Запечатлен практически каждый шаг вождя в институте.

Содержание красного уголка вкратце можно пересказать так. Вот Ким Чен Ын приехал, зашел в коридор, улыбнулся, прошел в один класс, посидел на стуле, прошел в другой класс, остановился в коридоре, что-то сказал сопровождающим, затем посидел за партой, вышел и поднялся на второй этаж, там побродил по кабинету, снова присел на табуретку, опять засмеялся, опять поговорил, вышел в коридор, постоял на улице, дал мудрый совет, уехал.

Если приезжал не только Ким Чен Ын, но Ким Чен Ир или даже Ким Ир Сен, то красному уголку выделяют дополнительные залы - чтобы на всех руководителей стен хватило поровну. Красные уголки есть во всех важных зданиях Пхеньяна.

По углам красного уголка в стеклянных кубах стоят стулья. Зеленый учебный стул, небольшая табуретка, парта для дошкольников. На всех посидел Ким Чен Ын, а значит они автоматически становятся особо почитаемыми реликвиями.

Корейцы не видят странности в коллекционировании стульев Ким Чен Ына. Напротив, почитают великим счастьем - ведь верховный руководитель сел не на какой-то особый стул, хотя мог бы - нет, он сел на стул простого труженика или студента. Это символизирует единение корейцев. А символы единения нужно оберегать. Вот и оберегают под стеклом.

Журналистов ведут по классам, которые похожи на локации иммерсивного спектакля-погружения. Внутри ничего не происходит, пока на пороге не возникают зрители. Заходишь в класс музыки и учащиеся начинают петь. Выходишь смолкают. Впрочем в этом нет ничего сверх удивительного, для тех кто учился в российской школе. Они помнят, что такое показательные уроки - все было так же: отмучился перед гостями, можешь расслабиться.

В следующем классе студентки учат языки. Гостям показывают инновационную технологию виртуального класса. Перед студентками, экран проектора - там сидят компьютерные дети.

Компьютерные дети говорят на английском, русском и китайском. Журналистам предлагают подойти и пообщаться.

- Привет, дети. Как чувствуете себя в Корее? - спрашиваю я по-русски.

- Надо задавать вопросы проще - советуют мне.

- Нравится ли вам учится? - сдаюсь я

- Очень нравится - почти без акцента отвечают нарисованные дети.

На столах у каждой студентки стоят бронзовые таблички, где по-корейски и по-английски, хоть и с ошибками, написано: ум, фантазия или доброта. Мне объясняют, что это то качество, которое студентка проявляет в обучении детей лучше всего.

Мун Чан - 26 лет. Прическа каре, белая рубашка, черная юбка, красный значок с вождями, сосредоточенный на одной точке взгляд, слегка зажатая, будто собранная «в кулак» поза. Мун Чан сидит в зале музыки и ИЗО. На белой рисовой бумаге она старательно выводит серой краской иероглифы.

«Зеленая сосна на горе Нам» - будет гласить законченная надпись. Это не простая сосна, а метафора корейской стойкости и несокрушимости перед превосходящими силами. Мун Чан рисует медленно. Сколько пройдет еще групп журналистов, надо же что-то делать все это время.

На вопросы Мун Чан отвечает сдержанно и правильно, хотя немного смущается фотокамеры. В 19 лет она закончила школу и пошла в армию. Там 5 лет служила связистом. После службы, на льготной основе, поступила в институт на факультет физкультуры. В следующем году закончит третий курс и станет учителем. Я интересуюсь, правда ли она студентка этого института или просто военная, которую посадили в класс - Мун Чан смущается и отвечает, что правда студентка.

Зеленая сосна на горе Нам растекается небольшими серыми разводами по белой рисовой бумаге.

- Это детский уголок. Здесь мы говорим, чему нужно учить малышей с младшего возраста - показывает нам корейские ясли преподавательница.

В дальнем углу просторного зала стоит шкаф с игрушками. С полки смотрит младенец в каске и в памперсе цвета хаки. Он кажется целится в меня из игрушечного «калаша». Чуть ниже стоит танк-ракетница. А на самом верху стоит большая картонная баллистическая ракета.

Белая ракета закреплена на подставке. У нее красная боеголовка. И флаг КНДР нарисованный на корпусе. Вокруг ракеты летают белоснежные голуби мира. На подставке иероглифами написаны два слова «счастье» и «семья». Композиция выглядит фантасмагорически.

- Нет, это не ядерная ракета - спешит успокоить меня Пэк, увидев как отвалилась моя челюсть - это спутник. То есть голуби мира летают вокруг космического спутника.

- А очень похоже на ядерную ракету - недоверчиво бормочу я.

- Ну нет, мы на ядерных ракетах обычно флаг не рисуем. Там просто номер на корпусе. Зачем там флаг рисовать если ракета взорвется. А спутник - он выйдет на орбиту.

Заметив детскую поделку, словно стая голубей к ней слетются американские, канадские и британские журналисты. Они делают селфи и снимают ракету с разных ракурсов. Преподавательница яслей смущенно отводит глаза, похоже не такой реакции она ожидала.

- А как вы сейчас относитесь к договору Трампа и Ким Чен Ына - спрашиваю я Пэка

- Ким Чен Ын сделал так, что его решению подивился весь мир. Эти переговоры целиком заслуга нашего руководителя Ким Чен Ына. Благодарю ему в мире все хорошо - не раздумывая отвечает Пэк.

- Вот - торжественно говорит Пэк - показывая зал институтской библиотеки.

Я молча смотрю на шесть круглых тумб, на которых стоят компьютеры. Видимо не получив от меня необходимой восторженной реакции Пэк продолжает.

- Вот тут есть интернет! - резюмирует он.

Тот интернет, что показывают иностранцам больше всего напоминает не глобальную, а локальную сеть, которые раньше были популярны на районе. Сети связывали несколько кварталов и служили, в основном для обмена фильмами и музыкой.

Пэк говорит, что внутренний интернет КНДР не место для забав. Я спрашиваю называют ли они свой интернет «интранетом», он отвечает, что нет - называют как обычно. Только выход в общую сеть для них закрыт. Внутри интернета есть сайты государственных учреждений, ВУЗОВ и организаций. А также те ресурсы, которые официально одобрены министерством безопасности. Местных блогеров или правдорубов в интернете КНДР нет.

Я рассказываю ему про соцсети и мэмасики. Он удивляется тому, как можно бездумно тратить время на такие глупости. Я объясняю ему смысл выражения «сраться в сети».

- Вы там ругаетесь? - спрашивает Пэк.

- Там все ругаются.

- А зачем?

- Людям это нравится.

- У нас это никому бы не понравилось. У нас интернет нужен, чтобы люди могли учится. Набираться знаний. Учится прямо из дому например. Или смотреть научные фильмы. Или изучать полезные сайты.

- Хорошо вам.

Чуть позже мне показывают разные компьютерные классы. Некоторые работают на windows, некоторые на linux. Но роднит их запрет на выход в глобальную сеть. Хотя браузеры там стоят общеизвестные и Сhrome и Mozilla, есть даже местный браузер КНДР. Но в недавних ссылках не имена северокорейских сайтов, а наборы ip-адресов по принципу 10.40.60 и так далее. Хотя интернет для журналистов есть и он всемирный, быстрый и безумно дорогой. Но доступен он или по спецтарифу или из пресс-центра гостиницы.

Но чудеса глобальной паутины, для абсолютного большинства жителей КНДР, неразгаданная тайна. Впрочем и без интернета, реальность страны чучхе полна сюрпризов.

У здания Пхеньянской кокономотальной фабрики имени матери Ким Чен Ира, Ким Чен Сук - стоят два огромных мозаичных панно. Кусочки цветного камня складываются в Ким Ир Сена и Ким Чен Ира в окружении восторженных работниц. Оба с одинаково заинтересованным видом, хотя и с разницей в три десятка лет, разглядывают производственные цеха.

А во дворе фабрики спрятано еще одно панно, которое логично бы смотрелось третьим в ряд. Маленький Ким Ир Сен с гневным видом осматривает фабрику. Тогда она была под управлением оккупантов. С 1910 по 1945 годы Корея была японской колонией.

Малыш Ким видит, как японцы угнетают работниц. Сжимает кулачки, хмурится и видимо решает бороться с захватчиками. Такие полотна о подвигах вождей важная часть официальной мифологии КНДР.

Ан Хан Ми 25 лет и она работает мотальщицей. На главную фабрику Пхеньяна она устроилась в 2011 году, когда приехала в столицу из пригорода. С тех пор, каждое утро Ан Хан Ми просыпается в общежитии, надевает розовую косынку, цветастое синее платье, бордовый фартук и тапочки, чтобы весь день стоять у станка. Работа монотонная. Впрочем Ан Хан Ми видит в этом не рутину, а стабильность.

Ан Хан Ми переходит от крючка к крючку и поправляет спутанные нитки. Берет их, разрывает, связывает заново, чтобы механизм продолжал тянуть из кокона драгоценную нить. С детства она хотела быть танцовщицей или певицей. Ан Хан Ми выступала в школьном ансамбле.

Я спрашиваю какая у нее мечта. Ан Хан Ми отрывается от станка и говорит долго и взволновано. С каждым сказанным словом, она словно, все сильнее накручивает себя.

Девушка улыбается и тут же возвращается к станку. Я спрашиваю Пэка, не относятся ли ли корейцы к вождям, как верующие к божествам. Пэк возмущается и говорит, что они ценят вождей так, как сын должен ценить своего отца.

- Если бы ты увидел своего отца в старой одежде, ты бы не захотел купить ему новую лучшую одежду? - спрашивает меня Пэк.

«Давайте проливать больше пота на благо нашей родины» - вещает яркая надпись на сером заборе у входа в рабочее общежитие. За забором стоит блекло персиковая многоквартирная высотка. Можно заглянуть в окна и высмотреть неприглядный кусочек настоящей жизни.

Почти на каждом балконе стоит солнечная батарея - видимо в Пхеньяне периодически отключают электричество. На раскладных сушилках и натянутых нитках висит выстиранное белье. На окнах колышутся знакомые с детства советские тюлевые занавески.

В другом доме, на всех окнах висят сверху донизу: висят железные решетки.

Пэк говорит - это родители бояться, чтобы ребенок не выпал из окна. Непонятно тогда почему родители бояться за своих детей только в этом доме. Вряд ли там проживают какие-то особенные для КНДР дети. Ведь окна ближайших домов без решеток. Ответов на этот вопрос, нет.

Через комнату потоком идут люди и поверить в то, что незадолго до начала экскурсии две труженицы решили невзначай вздремнуть не получается.

В комнате свободной от статистов у кровати стоит книжная полка. Якобы личная библиотека работниц. Я выбираю три книги случайным образом и прошу перевести их названия. Видимо девушек не слишком интересуют кулинария, мода или любовные истории.

Трудным походом называют самый сложный период в истории КНДР. В 90-е годы прошлого века, когда вся мировая социалистическая система рухнула и СССР развалился - у страны не было денег, электричества и еды. Начался голод. По усредненным данным, тогда умерло полмиллиона человек. Сейчас корейцы уверяют, что еды хватает на всех.

Еще одна забава - телевизор. Работницы в цеху, катают вату. По телевизор идет вечерняя программа «Смешная проблема». Самая популярная юмористическая передача в стране - корейский аналог «Аншлага». Люди в зрительном зале, за исключением разреза глаз, удивительно похожи на наших зрителей.

А вот артисты нет - они обязаны выступать в военной форме. Комики юморят, зал заливисто хохочет и утирает слезы. «Смешная проблема» шутит не просто так, а по программе Трудовой Партии Кореи.

- А в КНДР подпольные рок-клубы есть? - спрашиваю я Пэка.

- У нас нет ничего подпольного. - спокойно отвечает тот.

- Ну, а вот ты разве не слушаешь рок, панк или рэп - какую-нибудь агрессивную молодежную музыку?

- У нас такого нет. У нас партия хочет, чтобы музыка была настроена на созидание, ничего чтобы плохого, разрушающего не пелось.

- А какая твоя любимая песня? Есть такая?

- Есть. - оживляется Пэк - Это песня называется «Свист». Там молодой инженер и работница фабрики полюбили друг друга. И каждый вечер после смены они встречались у балкона и у них был секретный свист. На который работница выходила на балкон. Это вот я тебе первые два куплета и припев рассказал. А в третьем куплете, сестра работницы узнает про свист и запрещает сестре встречаться с инженером. Запрещает пока тот не станет главным новатором на производстве. И инженер решает стать новатором. Очень хорошая песня.

- Вы же хотели увидеть сельскую местность! Сейчас мы туда поедем - радостно объявляет Пэк.

Нас везут в Чанчонский овощеводческий сельхозкооператив в пригороде Пхеньяна.

В колхозе пустынно. Одиноко лает собака. Нас ведут смотреть сельский детский сад. Перед зданием уже построили группу детей. Малыши танцуют и поют. Поют о том, как будут защищать родину от захватчиков.

Мне кажется надо мной подшутили. И показывают детей из какой-то иной Кореи. Настолько маленькие жители КНДР не похожи на взрослых. На них наряды всех цветов радуги. У девочек розовые колготки и яркие платья. На одном из мальчишек рваные джинсы и желтая футболка со значком Бэтмана. Я поворачиваю голову и смотрю на взрослых в пиджаках цвета хаки и блеклых рубашках, затем опять на ярких детей, которые водят хоровод.

Я спрашиваю у корейцев, почему детишки выглядят так, словно сбежали из другого мира. Мне отвечают, что к малышам не предъявляют серьезных требований. Что с них взять. До школьного возраста они могут одеваться ярко и броско. Но с первого класса детей приучают к правильной жизни и объясняют как все в мире устроено.

Правила поведения, образ мышления и взрослый дресс-код вскоре изменят их жизнь. Мне становится жалко пацана в желтой майке с Бэтманом, который через много лет будет ходить в темном пиджаке и считать это нормальным. Но тут, как говорится дело вкуса.

- Что тебе больше всего нравится в КНДР? - спрашиваю я малыша с Бэтменом на кофте.

Мальчик смущенно смотрит на меня исподлобья, но вдруг улыбается. Я готовлюсь услышать имена вождей.

- Игрушки и гулять! - несколько растеряно произносит он.

Чи Сон Хи 39 лет, сидит в парикмахерском кресле. На теле желтая накидка, на голове бигуди. Взгляд отрешенно изучает пол. Женщина поднимает глаза и улыбается, но выглядит это натужно - видно, что позирование доставляет ей неудобство.

За креслом стоит 44-летняя Чи Кен Силь, на ней белый френч, в руках ножницы. Но она не стрижёт, а скорее стережет место - показывает всем заходящим, как хорошо в сельской парикмахерской. Вот, мол смотрите здесь большие зеркала. А там на входе - список модных причесок.

Чи Кен Силь с воодушевлением рассказывает, как славно ей живется на сельском предприятии и какие здесь возможности для карьерного роста. Здесь сбылась ее мечта. Ведь, спустя 15 лет на грядках, она смогла выучиться на парикмахера и обслуживает весь колхоз. В выходной же она занимается плаванием или ходит на пикники.

Вечерами они собираются с подругами на кухне, чтобы поговорить о методах приготовления новых блюд, ведь они женщины. А утром все вместе идут в теплицу.

За все время в кооперативе мы не встретили работников трудящихся на грядках - так что возможно тут все механизировано до уровня искусственного интеллекта, который позволяет огурцам самостоятельно сеяться, расти и созревать.

Впрочем, один человек был замечен возле двухэтажных бараков для работников. Он сиротливо выглядывал из подъезда. И когда решил, что за ним никто не наблюдает, закурил.

В колхозе я нахожу первый настоящий корейский магазин. И хоть время работы указанное на нем, совпадает с тем, в какое мы приехали - двери его заперты. Ассортимент виден, но не полностью и через стекло. Внутри ряды бутылок и пакеты с какими-то снеками или лапшой.

И только огурцы на грядках корейского сельхозкооператива выглядят обычными. Они расслабленно и открыто висят в теплице. Огурцы становятся финальной точкой наших подготовительных поездок. Уже завтра нас отвезут в центр Пхеньяна на торжественный парад, куда приедет Ким Чен Ын.

- Пэк, ну представь, что через неделю откроют границы. Ты бы куда поехал? - продолжаю пытать я гида.

- За границу? Никуда?

- Почему? Разве не хочешь посмотреть Китай или Россию?

- Нет, ведь я еще даже в КНДР не все посмотрел. У нас столько мест красивых. Как же это можно смотреть другие страны, не изучив свою.

Несколько минут мы едем в тишине.

- Ну как вы посмотрели жизнь простых людей в Корее? Все понравилось? - любопытствует Пэк.

- Понравилось. Но это не совсем обычная жизнь.

- Почему?

- Ну я понимаю, что вы хотите показать все красиво. Но это же заготовленные экскурсии. А хотелось бы погулять по городу, побывать среди людей. То чего я посмотрел все-таки недостаточно.